Уважаемые дубовчане! Совсем недавно мы писали, что в преддверии 50-летнего юбилея с начала строительства Байкало-Амурской магистрали вышла в свет книга дубовчанина Евгения Шанина «Это короткое слово – БАМ!». В интервью с автором обещали публиковать главы книги на нашем сайте, что с удовольствием и выполняем. Сегодня предлагаем вашему вниманию первую историю. Предисловие опубликовано на сайте «СН» 14 декабря.

«Давай возвратимся с тобой нашей старой дорогой, пройдем от порога до солнца, потратив денек, посмотрим, кто ходит теперь нашей старой дорогой, хранит ли дорожная пыль следы наших ног…»

Рок-группа «Машина времени», песенка «Старая дорога» 

Рукопись, найденная в таёжном зимовье (рыбацкие истории-байки)

Пролог

Стояла глубокая осень, начало ноября – глухая пора листопада и предзимья. Уже выпал первый снег, который выбелил невзрачную, грязно-серую, стылую ноябрьскую землю, с ее желтой пожухлой травой, и сразу же сделал тайгу светлее и прозрачнее. В речных заливах и протоках появились первые забереги, полосы льда на границе берега и воды.

По горной реке медленно плыла вниз по течению сквозь, пока еще редкую шугу, резиновая лодка. В ней, уповая на волю волн, сиротливо коротал время одинокий путник. Было уже довольно холодно, поэтому одет он был по-зимнему: черный солдатский бушлат застегнут на все пуговицы, уши-клапана у шапки опущены, руки – в теплых меховых рукавицах — шубенках. Ноги сплавщика были обуты в обычные рыбацкие сапоги-болотники – куда ж на реке-то без них! – но, что очень важно, на две пары портянок. С учетом такой экипировки чувствовал себя путник вполне сносно и, можно сказать, даже почти комфортно.

Так случилось, что его «Омега», непременный участник всех рыбацких дел, после окончания сезона задержалась на одной из речных проток чуть ли не до зимы. Поэтому пока река не скрылась подо льдом, пришлось ранним ноябрьским утром, в выходной день, ловить попутку и ехать на машине до речки, где была спрятана в укромном месте лодка. А оттуда уже плыть на ней по реке Амгуни до Березовки.

На реке было непривычно тихо и безлюдно. Нерест осенней кеты, а с ним и кетовая путина, закончились, и заливы – нерестилища опустели. А точнее сказать, все они были буквально забиты мертвой, отнерестившейся рыбой. Хотя кое-где еще можно было увидеть последние всплески рыбьей любви, разгар которой приходится на сентябрь-октябрь. Одинокий путник, стоя в лодке на коленях и изредка подруливая веслами, никуда не спешил и даже не рыбачил. Сплавляясь по реке, он просто любовался красотами окружающей его дальневосточной тайги, расцвеченной в зеленые, желтые, красные и серые тона, последний из которых становился с каждым днем все заметнее.

Перед припозднившимся «туристом» стояла одна задача – доставить «Омегу» в Березовку и положить ее на зимнее хранение.

За одним из многих речных извивов сплавщик увидел недалеко от реки охотничье зимовье. Решив сделать перерыв на обед, причалил к берегу. Прежде чем заняться костерком, наведался в это зимовье. Там он не увидел ничего интересного – зимовье было абсолютно пусто. Насобирав достаточное количество сушняка, путник запалил хороший костерок. Разведя огонь и согревшись, он подкрепился банкой тушенки, попил чайку и собирался уже отчаливать, но что-то его остановило.

Совершенно не понимая зачем, «турист» снова зашел в зимовье. Осмотревшись еще раз, он машинально заглянул под дощатые нары, занимавшие пол-избушки. В дальнем углу под ними что-то лежало, какой-то предмет. Нырнув под нары, путник вытащил наружу большого формата общую тетрадь, исписанную мелким, убористым почерком. Это было что-то наподобие дневника или сборника рыбацких рассказов, услышанных владельцем тетради длинными осенними ночами у таежных костров за многие годы.

Непонятно, чья это была тетрадь и как она оказалась в этом заброшенном зимовье. То ли она была кем-то утеряна, случайно упав под нары, а может, отобрана инспектором рыбнадзора у какого-нибудь рыбака-браконьера. Быстренько пролистав несколько страниц, сплавщик заинтересовался содержимым тетради и решил взять ее с собой. Добравшись без происшествий поздним вечером до дома, он забросил тетрадь на антресоль и благополучно забыл о ней на долгие годы.

После этого ноябрьского сплава на резиновой лодке по таежной реке Амгуни прошло более тридцати лет. Находясь уже в пожилом возрасте, на пенсии, бывший речной путешественник как-то решил навести порядок в своем домашнем хозяйстве и выбросить ненужный хлам на свалку.

Попавшаяся на глаза старая тетрадь теперь уже была прочитана им от корки до корки и разбередила ему душу – ведь то время было временем его молодости. Правда, не совсем понятным было место событий, изложенных на ее страницах. Казалось, что владелец тетради, как умел, шифровал свою рукопись.

Когда-то одинокий путник на реке, а теперь военный пенсионер, он – не писатель, не журналист и никогда не вел никаких дневников, чтобы, находясь на пенсии, писать мемуары.

Но этот офицер прослужил в армии более двадцати восьми календарных лет и, работая в штабах,  наловчился строчить бумаги самого различного содержания. Так что определенные навыки у него имеются. Пенсионер рискнул переработать рукопись по-своему, придав содержимому тетради, на его взгляд, более-менее литературный вид.

Не в силах определить, где в рукописи – правда, а где вымысел, майор в отставке решил, на всякий случай, назвать рыбацкие приключения историями-байками и теперь представляет результат своего труда на суд читателей. Что у него получилось, судить вам…

С того ноябрьского сплава прошло более тридцати лет. Даже не верится. Кажется, что это было вчера…

История-байка первая

… Будильник зазвонил ровно в пять. Хотя Иван сразу же проснулся, вылезать из-под теплого одеяла не было никаких сил. Хотелось понежиться в постели еще хотя бы пару-тройку минут. И это не удивительно, ведь он лег спать, всего лишь, четыре часа назад. Но, зная по опыту, чем может обернуться лишняя минута промедления, когда проспишь все на свете, он, все-таки, заставил себя оторвать голову от подушки. Какое-то время, не больше минуты, не отдохнувший, не выспавшийся человек продолжал   сидеть в кровати с закрытыми глазами. Измученное тело ныло от многодневной усталости и очень хотело спать. Наконец, пересилив себя, он открыл глаза, поднялся с койки и пошел на кухню ставить чайник и умываться, справив, попутно, малую нужду  в помойное ведро. Вчера, как и все последние дни,  со своими друзьями Артемом и Митяем – все трое находились в очередном отпуске – Иван вернулся с рыбалки около десяти часов вечера. До часу ночи пришлось заниматься рыбой и икрой. Ленков и хариусов   выпотрошить и засолить в деревянном бочонке. У двух  огромных самцов кеты, их еще называют горбылями или зубарями, из-за горба на спине и огромных зубов (как у собаки), отделить головы, плавники и спинной хребет, а готовое филе положить в холодильник. Как сказала жена, — на котлеты. Красную лососевую  икру промыть от слизи и сварить в ведре крутой соляной раствор (чтобы картошка плавала) – он называется тузлук. Вылить затем этот тузлук в большой таз, вывалить туда же икру и, периодически  помешивая содержимое таза, выждать примерно двадцать минут. Убедившись, что икра, достаточно  просолившись, опустилась на дно, тузлук вместе с икрой слить   килограмма по три в несколько  марлевых мешков. Эти мешки с икрой  подвесить на крючки в холодных сенях и оставить в таком виде до утра, чтобы стекли остатки слизи и тузлука.  А уже жена после разложит готовую икру в стеклянные банки. Короче говоря, вся возня с рыбой и икрой была закончена только к часу ночи. Всю эту работу Иван всегда выполнял  сам от начала до конца, не доверяя никому. Зато такой вкусной икры, высшей категории качества, не было ни у кого во всем поселке.

Попив кофейку, Иван  или  Старшой, как называли его друзья, стал собираться в дорогу. Было начало октября, и по утрам уже здорово попрохладнело, хотя днем, в тихую, солнечную погоду, было еще даже жарко. Рыбак натянул на себя энцефалитный костюм, проще говоря,  энцефалитку, на голову – шапку, на ноги – резиновые сапоги-болотники.

Старшой, будучи на рыбалке, никогда не носил носков, предпочитая им две пары портянок. Сначала на ноги наматывались байковые, более мягкие портянки, а поверх них, пусть и шершавые, грубые, но зато,  теплые – шерстяные. Напяливая на себя видавший виды, весь замызганный, задубевший от рыбьей слизи и икры старый армейский бушлат, Иван вспомнил, что вчера на рыбалке у бушлата оторвались две пуговицы, и он хотел дома их пришить, но потом закрутился в делах и совсем забыл об этом. А сейчас уже было не до того, некогда, дорога  каждая минута. Найдя в хозяйственном шкафу подходящий кусок бельевой веревки, Старшой подпоясался ею как кушачком. Получилось очень даже неплохо. Побросав в рюкзак буханку хлеба, две банки тушенки, банку рыбных консервов, пачку чая, пачку рафинада, два полиэтиленовых мешка под рыбу и икру и захватив рукавицы-шубенки из овчины, Иван вышел на крыльцо. Было еще совсем темно, и в поселке стояла мертвая тишина. Только где-то вдалеке пролаяла одинокая собачонка, и снова все стихло. На черном небе переливались мириады звезд – день обещал быть ясным и теплым.

В целях лучшего понимания читателями материала, изложенного на этих страницах, и в качестве иллюстраций к рыбацким историям-байкам автор решил использовать свои личные фотографии. Ведь все рыбалки на горных реках Дальнего Востока очень похожи. И особой разницы нет, где ловят рыбу, на Амгуни или на реке Светлой. Такое количество хариусов и ленков мы с Валентином Штыковым наловили простыми удочками за один апрельский день. А сам мой напарник стоит рядом. Это его болотники видны в левом верхнем углу фотографии.  

Но вот впереди, метрах в пятидесяти, раздался звук отпираемого замка – это Артем открывал свой гараж. Ну, гараж – это, конечно, громко сказано. В сущности, это сколоченный из досок небольшой сарайчик размером, примерно,  полтора на два с половиной метра, с полками-стеллажами с одной стороны. Такой сарайчик и служил гаражом для мотоцикла, в котором также хранилась  разная хозяйственная  утварь.  В тайге без транспорта – никуда!  Мотоцикл – это и охота, и рыбалка, и ягоды и грибы.

Тишина и безлюдье вокруг, слышно только слабое журчание еле текущей воды на перекате. На медленной, сонной протоке ловим хариусов и ленков. Два рыбака стоят с удочками на стволе тополя. 

У самого младшего из друзей, Митяя, был черный «Восход», а у Ивана и Артема, как и у многих жителей их поселка, – вишневого цвета мотоциклы марки «Минск». «Минск» – это легкий, надежный,  простой в обслуживании и ремонте и, в то же время, вполне грузоподъемный мотоцикл. Его и через железную дорогу перетащишь, и в любых кустах спрячешь. И цена его очень даже приемлемая – в 1978 году, в момент покупки Иваном, он стоил всего лишь 395 рублей. Когда Старшой уяснил для себя, что без личного транспорта в тайге и на реке делать нечего, он немедленно помчался в Комсомольск за мотоциклом. Сделав покупку, он затем целый день катил аппарат вручную до самой станции Комсомольск-2, откуда «Минск» доехал до пункта назначения  в багажном вагоне. Вот было радости у жены и детей при виде нового семейного транспортного средства!  Супруга Людмила  поначалу даже воспылала желанием порулить мотоциклом. Иван объяснил ей назначение приборов управления: ручки газа, педалей тормоза и переключения скоростей, рычага сцепления, кик-стартера. Старшой посадил Людмилу за руль, сам разместился на заднем сиденье, обхватив жену за талию, – и вперед, поехали!

Но, оказалось, просто рассказать – этого мало! Надо еще, чтобы ученик понимал, что происходит внутри механизма, когда приводится в действие тот или иной рычаг. Ну, в общем, в конечном итоге,  произошло вот что.  Когда мотоцикл с седоками  сделал по улице  пару кругов, Иван потерял бдительность и расслабился, перестав жестко контролировать действия супруги за рулем. А та, проезжая мимо глубокой траншеи, чего-то испугалась и вместо тормоза прибавила газу!

Когда муж спохватился, было уже поздно. Супружеская чета вместе со своим семейным транспортным средством со всего маху грохнулась в эту траншею. Во время падения Иван оттолкнул супругу в сторону, а сам оказался лежащим на дне траншеи под мотоциклом, получив только ожог ноги от касания с выхлопной трубой. И никаких ушибов и переломов! Тем не менее, это небольшое происшествие навсегда отвадило супругу от близкого общения с любыми транспортными средствами.  Даже когда, со временем, в семье появился автомобиль «Жигули», Людмила не изъявила ни малейшего желания порулить.

Что касается грузоподъемности «Минска», то достаточно сказать, что Иван со всем своим семейством неоднократно выезжал на нем на берег реки Светлой на шашлыки. Конечно, дети тогда были еще совсем маленькие, а располагалась семья  на мотоцикле так: глава семьи  за рулем, жена –  на заднем сиденье, сынишка – впереди на топливном баке, а дочурка, самая маленькая, между родителями. И мотоцикл все выдерживал! Служил аппарат своему хозяину  верой и правдой многие годы.

Отомкнув гараж, Иван вывел своего железного коня из стойла и поставил его на подножку. Как всегда, мотор завелся с пол-оборота, то есть с первого толчка кик-стартера. Пока закрывал гараж на замок, подъехал его рыжеволосый товарищ и соратник по рыбацким делам  Артем.

Друзья поздоровались и начали приводить себя в походное положение: бушлаты застегнули на все пуговицы, шапки завязали по-зимнему под подбородком, сапоги-болотники подняли на всю длину до самого паха, на руки натянули  меховые рукавицы.

Проделав эти нехитрые, но обязательные процедуры, иначе за час езды закоченеешь, рыбаки выехали на дорогу. В конце поселка их уже поджидал самый младший из друзей чернявый Митяй или Меньшой, как шутливо называл его Иван. Наконец, вся неразлучная троица была в сборе и отправилась в путь.

Ехать предстояло двадцать пять километров до таежной речушки Богучан, а потом еще идти пешком два километра до реки Светлой, где и рыбачили наши друзья. Причем, часть пешего  пути приходилась на километровую марь.  Нужно обязательно оказаться на речке как можно раньше, к рассвету. Дело в том, что ловить рыбу можно было только днем, когда в прозрачной воде хорошо видно и нерестящуюся кету на икромете и поплавок удочки.

Поэтому марь стремились перейти еще затемно, чтобы больше времени оставалось на саму рыбалку. Притрассовая автодорога проходит в десяти метрах от железнодорожной линии БАМа. Хотя дорогу эту периодически утюжили автогрейдером, в настоящее время она вся лежала  в выбоинах и ямах, которые постоянно образовывались в грунте после дождей при проезде по дороге автотранспорта, особенно, тяжелых грузовиков, таких как «Магирус».

Ленки, размером с самку осенней кеты, пойманные на самую примитивную поплавковую удочку 

Протока-икромёт, где нерестится кета. Рыбу видно невооруженным глазом: продолговатые белые пятна в воде – это и есть кета.

Тем и хорош был небольшой двухколесный мотоцикл, который позволял ловко объезжать эти ямы и выбоины, практически, не теряя скорости. На ровных участках дороги Иван с Митяем отрывались от Артема и уходили далеко вперед. Поэтому, им периодически приходилось останавливаться, поджидая друга. Все объяснялось просто – его мотоцикл не тянул на четвертой передаче, видимо, из-за проблем с карбюратором. Старшой несколько раз выговаривал  Артему  за его  разгильдяйство и безответственность:

— Тебе что, времени не хватает, снять и промыть карбюратор? Ладно, когда вся дорога в ухабах и колдобинах, тут мы и сами едем помедленнее. А если грейдером пройдут? Тебя ведь догонит тогда любая машина и любой мотоцикл, даже с коляской!

Но Артем только отшучивался и посмеивался, а карбюратор так и не прочистил.

Через час рыбаки добрались, наконец, до места. Мотоциклы решили оставить, как всегда, под небольшим автодорожным мостом. А что, это было неплохое решение: с автодороги их не было видно, а по железке поезда ходили всего лишь два раза в сутки. Наши рыбаки поступали так постоянно, и не было случая, чтобы с мотоциклами что-то произошло. Так что, риск был  минимальным.  Сбросив ненужные теперь рукавицы, подняв уши у шапок и свернув болотники до  длины обычных резиновых сапог, друзья перешли автодорогу и поднялись на железнодорожную насыпь. Начало светать, за марью, у реки, уже появились очертания сопок – нужно было торопиться, чтобы поскорее выйти на речку.

— Вань, а что это у тебя, а? Это что  еще за новая форма одежды? Прямо, абстракционизм какой-то! — смеясь, поинтересовался Митяй, теребя  пальцами кончик веревки, которой был подпоясан старенький армейский Иванов бушлат.

— Да это он, небось, специально так оделся,  на случай встречи с инспекцией, — пошутил Артем, развивая свою мысль:

— Допустим, нарвался наш Иван на рыбнадзор, и что будет делать инспектор, увидев рыбака в драном, замызганном бушлате, еще и подпоясанном веревкой? Да любой нормальный мужик, взглянув на этого бомжа,  подумает,  ну  что с него взять, с этого голодранца, если он даже нормальную одежду  купить себе  не в состоянии! Пожалеет он этого бедолагу, да и отпустит на все четыре стороны. Верно, говорю, а, Палыч? — потешался над своим товарищем напарник.

Иван никак не реагировал на подначки друзей – ему сейчас было не до шуток. Еще на подъезде к Богучану, как всегда в таких случаях, когда они шли на осеннюю рыбалку, у него появились первые, пока еще терпимые, неприятные ощущения в нижней части спины, пониже поясницы, – обычные симптомы того явления, которое в народе зовется медвежьей болезнью.

Тем не менее, Иван привычно занял свое место впереди, и троица ходко двинулась по тропе через марь. Старшой  постоянно, и  не только на рыбалке, а всегда в тайге, шел впереди, направляющим. И дело здесь совсем не в том, что напарники считали его главным или он сам так хотел. Объяснение тут простое. Иван, в отличие от своих друзей, ежегодно не забывал делать прививки от энцефалита и, поэтому, не опасался укусов клещей. Тогда как его напарники, страшно боясь уколов, прививок не делали вовсе и, поэтому  не случайно, находясь в тайге, всегда пристраивались вслед за своим товарищем. Идя впереди, Старшой, продираясь сквозь мелколесье и кустарник,  всех клещей собирал на себя, а напарники не снимали с себя ни одного. А теперь о рыбацкой тропе через марь.

Марь – это заболоченная низина, поросшая мхом, травой и кое-где редким кустарником, под которыми на глубине тридцати – сорока сантиметров лежит вечная мерзлота, покрытая в теплое время года водой. И вот  теперь наши рыбаки, ловко балансируя в узкой тропе, чтобы не оступиться,   с громким хлюпаньем  вытаскивая сапоги из болотной жижи, упорно продвигались вперед.

По мере приближения к реке в душе  Старшого, как всегда, стал нарастать страх, сосало под ложечкой, угнетала неизвестность, все мощнее давали себя знать  позывы – симптомы медвежьей болезни. Что там, впереди, что? Может, их на речке кое-кто  уже поджидает с распростертыми объятиями?! Так что, опасался Иван не зря. И хотя шел он на дело всегда с дрожью в коленях и не утихающей, ноющей болью в душе, рыбак не мог ничего с собой поделать. Желание добыть икры перевешивало все его страхи и риски.

Старшой давно обратил внимание на медвежью особенность своего организма. Приступы медвежьей болезни осенью, в кетовую путину, повторялись у него постоянно. Вот и сейчас, когда терпеть стало совсем невмоготу, Иван громко вскрикнул и с матюгами бросился с тропы за ближайшие кусты голубицы, откуда через мгновение раздались характерные, мерзкие звуки сильнейшего поноса. Артем и Митяй заржали как лошади.

— Палыч, да ты заколебал своей медвежьей болезнью! – нарочито возмущенно прокомментировал это, обычное для Старшого событие, Митяй.

— Ну, правда, Вань, сколько можно? Каждый раз одно и то же! Тебе, самому то, не надоело? Ты уж тут все кусты, наверно, заминировал! – со смехом поддержал товарища Артем.

— Ну, и что такого? Великое дело, медвежья болезнь! Пора бы уже и привыкнуть! — недовольно бурчал Старшой, выходя снова на тропу и на ходу застегивая штаны.

Но было во всей этой истории с медвежьей болезнью одно немаловажное обстоятельство, которое необходимо упомянуть. Прекрасно понимая все риски и угрозы осенней рыбалки, тем не менее, невзирая на это и неудобства, связанные с обязательными приступами медвежьей болезни при каждом выходе на речку, Ивану ужасно хотелось еще и еще раз испытать это щемящее чувство  опасности и тревоги. Просто, кошмар какой-то, до чего хотелось! У Старшого в эти минуты было такое состояние, как у алкоголика с похмелья или у наркомана во время ломки.  Артем даже как-то на мероприятии в его день рождения, ради хохмы, вручил другу шуточную справку такого содержания: «Справка выдана Скорохватову Ивану Павловичу в том, что при ловле красной рыбы на реке Светлой в нерестовый период,  у него повышается содержание адреналина в крови, что благотворно влияет на состояние его здоровья. Поэтому, просьба ко всем работникам рыбнадзора, не считать Скорохватова И.П. браконьером, а считать его больным человеком с разрушенной психикой и, по этой причине, не чинить ему препятствий на рыбалке, а наоборот, оказывать всяческое содействие.  Главный врач психдиспансера  такой-то. Подпись, печать». Участники праздничного застолья,  прослушав содержание справки,  чуть не умерли от смеха.

Между тем, рыбаки благополучно преодолели километровую марь и, наконец, выбрались на твердую землю. Здесь им, очень  кстати, встретился  выворотень большой лиственницы (по местному – листвянки), на который рыбаки присели отдохнуть и перекурить. Выворотень – это дерево, поваленное сильным ветром на землю. На БАМе почва представляет собой тонкую прослойку грунта над слоем гальки и, поэтому, корневая система деревьев стелется, буквально, по поверхности земли. Стоит подуть сильному ветру, и начинается  лесоповал.

На этом выворотне друзья всегда отдыхали, идя на рыбалку после преодоления мари и возвращаясь с рыбалки, перед выходом на марь. Так они делали  всегда, находясь на рыбалке, с тех пор, когда три года назад в составе ССМП (специализированного строительно — монтажного поезда)  приехали в поселок Таежный на строительство БАМа.

Отдохнув и перекурив, рыбаки двинулись дальше. До реки оставалось совсем немного. Теперь компаньоны шли очень осторожно, внимательно поглядывая по сторонам и разговаривая шепотом. Объяснялось такое их поведение очень просто: на реке был нерестовый период, красная рыба кета мощным потоком шла с океана на нерестилища, чтобы выметать икру и дать начало новой жизни. По этой причине рыбалка и вообще выход людей на реку Светлую были категорически запрещены. За невыполнение запрета, в этот период, на попавшихся нарушителей налагались  денежные штрафы, а при значительном количестве добытой рыбы и икры даже могла наступить уголовная ответственность. Именно поэтому и называл Иван в шутку своих друзей однодельцами или подельниками.

Когда вышли к первой протоке, уже совсем рассвело. Спустившись с обрывистого берега вниз, рыбаки перешли ее вброд и через пятьдесят метров были уже в густых зарослях тальника рядом с икрометом. Вообще, так говорить неправильно. Икромет – это процесс метания рыбой икры на нерестилище. Но наши друзья привыкли и само место, где нерестится рыба, тоже называть икрометом.

— Привал! — прошептал Старшой, и компаньоны присели  на подвернувшееся  бревно. На душе у Ивана было муторно и тревожно, снова его мучили характерные позывы, но он знал, что это обманчивое ощущение, так как его кишечник был совсем пустой.  Старшой давно приучил своих друзей не начинать процесс рыбной ловли, не уяснив обстановки на реке. Поэтому все трое в настоящий момент сидели очень тихо, не разговаривали, а внимательно слушали тайгу, пытаясь определить какие-либо посторонние звуки и шумы.

Вроде бы, пока все тихо, слышно только журчание воды на небольшом перекате в протоке да плеск нерестящейся кеты на икромете. Кажется, можно приступать к делу.

Решили сначала порыбачить на удочку, половить хариусов или харюзей, как называют их местные рыбаки – старожилы  и ленков, а потом уже заняться кетой и икрой. Удочки были надежно спрятаны в тальниковых зарослях, там же находилась и банка с вареной красной икрой. Рыболовная удочка в этих местах имеет самое простое устройство: леска, поплавок, грузило, крючок и корявое удилище, найденное здесь же, на икромете, в ворохе сушняка. И не нужно никакой прикормки, никаких блесен,  воблеров, мормышек и других хитроумных штучек. Не нужно ничего. На крючок насаживается вареная икринка, делается заброс в то место, где нерестится кета, поплавок моментально ныряет – это и есть поклевка. Дело в том, что во время нереста кеты там же, на икрометах, собираются полчища  ленков и хариусов, которые хватают выметанную икру, чуть ли не из-под живота самки кеты.

Жор у них стоит страшный, чем успешно и пользуются  рыбаки. Только поплавок скрылся под водой – подсечка – и вот уже ленок или хариус кувыркается  на отмели. И так продолжается до тех пор, пока не будет выловлена  последняя  рыбка  в этом заливчике или протоке. Когда Иван после окончания всех рыбацких дел укладывался дома спать, у него перед глазами, пока не заснет, стояла одна и та же картина – ныряющий  в  воду поплавок. Такой рыбалки ни до, ни после БАМа, Старшой больше не встречал нигде.

Однажды, в сентябре, когда Иван вот так же рыбачил на удочку, у него обломился самый кончик рыболовного крючка – его жало.  Запасного крючка у рыбака  не оказалось, а световой день  подходил  к концу,  и  надо уже  было ловлю рыбы прекращать. А между тем,  клев был страшный!  Не в силах закончить рыбалку, Иван продолжал нанизывать на обломанный крючок икринки.  Это поразительно, но поклевки продолжались, и поплавок по-прежнему нырял в воду!  Конечно, ничего Старшой  не поймал  – рыба просто срывалась с такого крючка. Это было что-то невообразимое,  хотелось делать забросы еще и еще. Но солнце неумолимо катилось к горизонту, надо было уходить, чтобы успеть перебраться через марь засветло.

При ловле рыбы на икромете на удочку нужно иметь в виду: как только поплавок прекратил нырять под воду, времени зря не теряй, потому что рыбы здесь больше нет. Иди дальше по протоке и делай забросы в тех местах, где увидишь кету. Икромет — это часть протоки глубиной не больше  метра, с прозрачной водой и бьющими из-под галечно-песчаного дна ключиками-родниками. Сюда, на эти икрометы-нерестилища, приходит с моря на нерест кета, которая в этих же местах три года назад вылупилась из икринки, скатилась по течению в море, где росла и нагуливала жир. На четвертый год огромные косяки красивых серебристых рыб возвращаются к себе на родину, чтобы дать потомство и затем, после нереста, там же, на икромете, уснуть вечным сном от истощения. Для ленков, хариусов, медведей, енотовидных собак, лисиц, волков и самых разных птиц сентябрь и октябрь – это время сытого живота. Так осень и называют на Дальнем Востоке.

Однодельцы только успевали вытаскивать рыбу одну за другой из воды. В-основном, это были ленки, но попадались и хариусы. Бывали случаи, когда при забросе крючок с икринкой попадал на спину – так много было рыбы – здоровенного самца кеты и цеплялся за спинной плавник. А весит такая рыбина до десяти  килограммов, хотя попадаются экземпляры и побольше. Это, так называемые, гонцы – самые большие и сильные самцы кеты, прибывающие на нерестилища самыми первыми. Тогда приходится несколько раз дергать удилищем из стороны в сторону до тех пор, пока крючок не освободится от  зацепа.

Вот и сейчас, у Ивана поплавок нырнул, но все попытки вытащить ленка из воды на галечную отмель ни к чему не привели. Так и есть, видимо, крючок зацепился за какого-нибудь горбыля. Старшой стал чисто механически дергать удилищем из стороны в сторону, даже не глядя в то место, где леска уходила под воду. Крючок никак не хотел освобождаться от зацепа. Продолжая дергать удилищем, Иван, в то же время, постепенно подтаскивал рыбу к берегу. Когда она оказалась у самых его ног, Старшой обомлел – мать честная! – да это и не кета, вовсе, а огромный ленок, размером с добрую икрянку, самку кеты. Этот здоровенный ленок, как выяснилось потом, весом четыре килограмма, у самого берега, все-таки, освободился от крючка, но продолжал смирно лежать в воде у ног рыбака. Видимо, немного подустал, бедняга, пока Старшой с ним возился.

Иван отбросил удочку в сторону, резко присел и рывком, голыми руками, выбросил рыбу на берег. От одного вида такой огромной добычи, пойманной на примитивную удочку, у рыбака даже руки затряслись. Артем с Митяем подошли тоже полюбоваться на этакого красавца. Хорошего размера ленок весит обычно полтора – два килограмма, а такого подсвинка они видели впервые. За рыбной ловлей рыбаки постепенно продвигались все дальше и дальше вверх по протоке. Выловленную рыбу бросали в ложбины и промоины в кустах краснотала – потом ее можно будет легко собрать. Солнце поднималось все выше, становилось теплее, а в бушлатах и шапках – даже жарко. Появилась и непременная спутница таежной рыбалки – мошкара.

Примерно в полдень решили сделать перерыв на обед. Из тех же кустов, где лежали удочки, достали закопченный чайник, быстренько запалили небольшой костерок – сушняка повсюду было навалом – и заварили чай. Во время осенней кетовой путины все помыслы трех друзей, особенно Ивана,  были направлены   на решение только одной двуединой задачи – заготовку рыбы и икры. Об отдыхе они и не помышляли – не до того было, да и сама обстановка на реке не располагала к этому. Съев по банке консервов, они выпивали по кружке чая и на этом – баста.

Отдохнув немного, снова принимались за работу. А вот в летнее время, когда кеты на икрометах еще не было, и встреча с рыбинспекцией ничем не грозила, наши компаньоны позволяли себе отдохнуть на полную катушку. Тогда они обязательно варили уху, запекали подсоленную рыбу на костре, позволяли себе под ушицу бутылочку – другую, в общем, отводили душу на все сто. Поэтому сейчас однодельцы, ограничившись банкой тушенки с хлебом и попив чаю, разлеглись на травке и закурили. Стало совсем жарко, так что бушлаты пришлось снять.

— Вань, а, Вань! – окликнул Старшого Митяй.

— Чего тебе?

— А скажи, ты много солишь икры на зиму?

— А зачем это тебе?

— Да просто так, интересно.

— Ну, литров сто — сто двадцать, как получится, а что? — прикинул в уме Иван.

— А куда тебе столько, на продажу? — не унимался Меньшой.

— На какую еще продажу?! Ты что, с дуба рухнул? Скажешь тоже, на продажу! Я продажей икры  никогда не занимался! Только – для личного потребления! В том и состоит мое отличие от настоящих, злостных браконьеров, которые добывают икру ради наживы. Нет, все добытое мной – только для пропитания семьи! У меня дома все едят икру с аппетитом, а детишки, когда уписывают икорку за обе щеки, так  те прямо-таки трясутся  от удовольствия.  Ну, а  уж про меня то, и говорить нечего! Частенько бывает так: придешь с работы домой, а жены еще нет, и что делать, а жрать то охота?! Вот тогда икра и выручает: навернешь ее, сдобренную лучком и черным перчиком, граммов этак триста со свежим белым хлебушком – и порядок! Раньше, до приезда на БАМ, я ведь понятия не имел, что есть такая красная икра. А тут, видишь, пристрастился, без икорки  теперь  не могу. Потому и заготавливаю ее так много, чтоб хватило на зиму.

— Так это тебя легче убить! Никакой икры не напасешься, если все будут заготавливать ее  постольку, — засмеялся Артем.

—  А сами-то вы, икру не лопаете, что ли? – пробурчал  Старшой.

— Нет, ну, лопаем, конечно, только не в таких объемах. Мне, например, десяти литров на зиму вполне хватает, — засмеялся Артем.

— А мне и пятерки достаточно! — поддержав товарища, уточнил Митяй.

— Ну, это ваше дело, а я без икры  не могу! – с какой-то грустью и обреченностью в голосе прекратил разговор Иван.

Закончив уточнять  икорный вопрос, однодельцы замолчали, продолжая сосредоточенно дымить сигаретами.

— Ну что, хватит сачковать! Пора! — скомандовал Старшой, поднимаясь с земли. Рыбаки затушили костерок, сложили обеденные принадлежности и другое имущество в рюкзаки и отнесли их вместе с бушлатами в укромное местечко в тальниках. После этого прошлись вдоль икромета, собрав всю выловленную рыбу, навскидку – около двадцати килограммов, в полиэтиленовый мешок, а затем в рюкзак, и спрятали улов под корневищем поваленной  ветром  листвянки. Теперь, вдоволь насладившись ловлей рыбы на удочку, утолив, так сказать, свой рыбацкий азарт,  нужно было приниматься за настоящую,  серьезную работу.

Иван направился к березе, на которую он вчера, по окончании рыбалки, повесил крючок, свое орудие труда для ловли кеты. Крючок – это рыболовный инструмент, чем-то напоминающий пожарный багор.

Первый в своей жизни крючок Старшой увидел здесь же, на этой протоке, три года назад, на своей первой осенней рыбалке. Он тогда, бродя по протокам,  рыбачил на удочку и, вдруг, за кустами краснотала ему послышался  какой-то шум. Подойдя поближе, он увидел за тальниковыми зарослями, на берегу залива, двух парней. Один из них, держа в руках какую-то палку, водил ею по дну водоёма. В какой-то момент он резко дернул палку на себя и выхватил на берег большую извивающуюся рыбину. Затем этот паренёк снова зашел в воду и, через какое-то время снова вытащил на берег ещё одну кетину. Забрав с собой пойманную рыбу, всего – хвостов десять, рыбаки вскоре покинули нерестилище. Свое орудие труда, отойдя метров на сто от икромета, они повесили на высокую березу. Старшой, внимательно контролировавший каждый  шаг браконьеров, как только те исчезли из виду, снял палку с дерева  и внимательно её осмотрел. Рыболовное орудие не представляло  собой ничего особенного.  Это была вполне себе обычная палка, длиной около трёх  метров, к которой  привязан крючок, как у багра, изготовленный из стальной проволоки-восьмерки. Так как на икромете можно подойти к нерестящейся рыбе совсем близко, Старшой тогда попытался этим крючком повторить то, что вытворяли те два паренька.  И у него это получилось! С первой же попытки! Теперь стало ясно,  для чего она нужна, такая палка с крючком. С тех пор эта рыболовная снасть стала непременным атрибутом его осенней рыбалки.

Сняв инструмент с дерева, одноделец внимательно осмотрел его, опробовал пальцем острие – крючок был в полном порядке. Придя на икромет, Иван, для порядка, поплевал на ладони и, со словами – «Ну, приступим!» – опустил палку в воду таким образом, чтобы она не лежала на дне и под нее могла подплыть кета. Рыбак на мгновение замер. Помощники  стояли чуть в отдалении, каждый знал свои обязанности назубок. Как уже говорилось выше, вода на нерестилищах прозрачная будто стекло – все видно как на ладони.

Рыбу, пришедшую на этот небольшой икромет, можно пересчитать, буквально, по головам  и хвостам. Притом, отчетливо видно, это – самец, а это – самка. Этот самец свежий, недавно зашел на нерестилище, а этот уже битый, ободранный, весь в трупных пятнах  и скоро закончит свой жизненный цикл.

Вон та самка, с круглым животом, полна икры, а эта, тощая, с пустым брюхом, уже отнерестилась. Здесь, в этом заливчике, хороших пузатых самок было – Иван прикинул – хвостов двадцать – двадцать пять. Рыбак чуть повел палкой в сторону и, как только крючок оказался над округлой икрянкой, сильно дернул палку на себя. Нанизав кетину на крючок, он тут же резко развернулся от икромета в противоположную сторону и, чувствуя руками бьющуюся сильную рыбину, поднимая тучи брызг, галопом понесся  из воды на берег. Именно так, галопом! Чтобы не дать трепыхающейся со страшной силой на крючке самке кеты с него соскочить. Сдернув рыболовное орудие с  пойманной рыбы,  Старшой снова зашел в воду по колено и тут же замер, взяв крючок наизготовку.

Он услышал позади себя глухие удары – это Артем, расправляясь с выловленной  рыбой, нещадно лупил  самку по голове деревянной дубинкой, чтобы она прекратила кувыркаться.  Дело в том, что у кеты, идущей на нерест, икра находится в пленке, в мешках. А на икромете пленки уже нет, и при кувыркании самки на  берегу,  икра ползет из нее самотеком, как горох. Чтобы уменьшить производственные потери  и нужно кету обездвижить. Кстати, именно по этой причине Иван изменил прием хватания икрянок крючком. Сначала он опускал свой инструмент прямо на дно водоема  острием вверх. При таком положении рыболовного орудия получалось, что при рывке палки на себя крючок обычно разрывал брюшко самки,  и при выволакивании ее на берег часть икры терялась, что было совершенно недопустимо.

Так что, теперь он хватал крючком всю кету на икромете только за спину. Старшой пытался объяснить Артему, что не обязательно дубасить рыбу палкой по башке, достаточно чуть надрезать ножом позвоночник и все, самка прекратит кувыркаться и сразу присмиреет. Но напарник проигнорировал его совет, заявив, что так ему работать сподручней.

Не успел Артем закончить возню с первой кетиной,  а Иван уже, бухая своими сапожищами, как слон в посудной лавке,  мчится на берег со второй икрянкой. Эх, и пошла тут  работа! Заход в воду, прицеливание, рывок, разворот, бегом на берег, сброс рыбы с крючка. Снова:  заход в воду,  прицеливание, рывок, разворот,  опять – бегом  на берег и удары, удары, удары…

Митяй в это же время аккуратно выполнял свою задачу, он брал икрянок за хвост и относил их подальше в тальниковые заросли, по возможности, маскируя (вдруг внезапно появится рыбнадзор!). Иван продолжал сосредоточенно работать, теперь  уже весь мокрый с ног до головы. Пот заливал его лицо, тек по спине и груди, рукам и ногам. Тучи мошкары лезли в глаза, нос, уши и на потное тело под энцефалиткой.

Каждые пять минут ему приходилось ополаскивать лицо и шею водой, чтобы немного облегчить свои страдания и, хотя бы на время, избавиться от таежного гнуса. Минут через сорок все было кончено: в тальниковых кустах лежали рядком двадцать две пузатые икрянки и шесть здоровенных, чистых, свежих самцов. А в заливчике, по окончании работы, осталось десятка полтора еще живых, но уже почти отнерестившихся самок и самцов.

Закончив ловить рыбу, компаньоны сразу же прошлись по икромету и забрызгали водой свои следы на песке. Теперь никто не смог бы определить, что здесь еще совсем недавно были люди. Старшой облюбовал в зарослях подходящую черемуху и на нужной высоте срезал ветку, оставив небольшой сучок. Прежде чем начать дойку самок кеты он, по своей давней привычке, с удовольствием полакомился терпкими спелыми ягодами черемухи.

Так выглядит во время нереста самец осенней кеты

Когда Артем разместил под сучком полиэтиленовый мешок, под икру, Иван сразу же приступил к новой работе. Сделав самке прорезь у хвостового плавника, он подвешивал рыбу на этот сучок, разрезал ей на всю длину живот, и икра самотеком моментально оказывалась в мешке. Меньшой шустро подтаскивал кету к месту разделки, а Артем тут же уносил абортированную рыбу в найденную неподалеку яму, которую затем, по окончании работы, чтобы скрыть следы браконьерского промысла, завалили сушняком и опавшей листвой. Ведь на этот икромет придется еще не один раз вернуться, поэтому место рыбалки, после ухода наших друзей, должно быть в полном порядке, и чтобы комар носа не подточил!

Однодельцы никогда не забирали с собой выловленную на икрометах кету. И поступали они так по двум причинам. Во-первых, когда три друга уходили с рыбалки домой, у каждого из них в котомке или рюкзаке было до тридцати килограммов груза: икры, ленков, хариусов и нескольких хвостов кеты. Куда же, больше то? Больше им было не унести! А во-вторых, и это главное, кета с икромета – совсем  не та рыба, которую вылавливают по осени в устье дальневосточных рек, таких, как Светлая или Амгунь. Там она красивая, серебристая, с чешуей, еще жирная, и филе у нее красного цвета. А на икрометах это уже совсем другая кета! У этой рыбы внутри на коже нет ни жиринки! Вся она в красных, черных и зеленых полосах, без чешуи, исхудавшая, а в конце нереста – словно ободранная, в трупных пятнах, и филе у нее какого-то  безжизненного бледно-бежевого цвета. Да еще и с зубами, как у собаки! Короче говоря, это кета, незадолго до своей кончины. А все почему? А потому, что таков удел, жизненный цикл этой рыбы.

Когда кета начинает идти на нерест, то входя огромными стадами с океана в пресноводные реки, рыба сразу же прекращает питаться. Идя к верховьям реки на нерестилища постоянно против течения, она тратит огромные силы, худеет, практически, полностью расходует свой запас жира. У кеты начинают расти зубы, и филе, по мере продвижения к верховьям реки, все бледнеет и бледнеет.  Собачьи зубы самцам кеты нужны для драк друг с другом за самку, а еще, чтобы отгонять от нерестовых гнезд наглых, назойливых хариусов и ленков. Иван неоднократно наблюдал на икрометах во время брачных игр самцов кеты, сцепившихся своими зубастыми челюстями мертвой хваткой. Наши рыбаки-браконьеры, если была такая необходимость, добывали себе только по два-три самых свежих, не битых, мясистых самца-горбыля, у которых в районе живота еще оставался какой-никакой жирок, и филе было бледно-розового цвета. Только такую кету, на котлеты и для засолки на зиму и последующего копчения по весне, они себе брали. Вся остальная красная рыба, выловленная ими на икромете, после отъема у нее икры, без всякого сожаления выбрасывалась добытчиками в подвернувшиеся поблизости ямы, с обязательной засыпкой их сушняком и листвой.

И это тоже самец осенней кеты

Закончив пороть рыбу, мешок с икрой и рюкзак с самцами-горбылями браконьеры отнесли в лес метров на сто и там надежно спрятали, причем, в разных местах. Пройдя дальше по протоке метров тридцать, рыбаки обнаружили еще один небольшой икромет, где в точности повторилась предыдущая ситуация. Иван сноровисто выхватывал икрянок из водоема, Артем привычно махал дубинкой, Митяй аккуратно складывал улов в кустах. Из всей троицы только Старшой мог орудовать крючком. Митяй к такой рыбалке был абсолютно равнодушен – он любил ловить на удочку ленков и хариусов.

Артем же несколько раз пробовал взять крючок в руки, пытался подцепить рыбу и так и сяк, но ничего хорошего из этой затеи не вышло – он не смог вытащить ни одной кетины. Глядя с восхищением и завистью на работу Ивана, Артем как-то даже польстил своему товарищу, что ему можно смело присваивать звание мастера спорта международного класса по рыбной ловле с крючком.

И действительно, какой бы сложности ни был икромет, как бы ни пряталась кета в корягах, Старшой вывернется на изнанку, а икрянок  выхватит из воды, практически, всех до одной – такой он был мастер! А все потому, что к любой работе, которую Ивану приходилось выполнять (в СМП или на рыбалке – без разницы), он всегда подходил очень ответственно и добросовестно, постоянно оттачивая свое мастерство и доводя его до совершенства. А еще он обладал завидным терпением и упорством в достижении поставленной цели.

– К тому же и фамилия у тебя подходящая – Скорохватов! – с улыбкой заметил как-то Артем. Закончив вылов кеты на этом икромете, самок, около десятка, быстренько выдоили, а выпотрошенную рыбу, как обычно, свалили в яму под выворотнем, также забросав ее сушняком. Новый мешок с пятью литрами икры Старшой спрятал в ста метрах от места последней рыбалки за большой елкой. Наученный горьким опытом Иван никогда не хранил добычу и рыбацкое имущество в одном месте, а старался все держать в разных закладках.

Он действовал по принципу: подальше положишь – поближе возьмешь. На этом икромете уничтожать свои следы не пришлось, так как их, следов, попросту не было. На берегу была одна сплошная галька и никакого песка.

Выезжая сегодня на речку, друзья заранее решили, что будут рыбачить с ночевкой. Постоянно занятые работой рыбаки и не заметили, как стало темнеть.

А это самки осенней кеты, с раздутыми от икры животами

— Пора обустраивать табор! — скомандовал Старшой, и компаньоны направились к огромной разлапистой ели, которую они приметили еще утром и, где решили располагаться на ночлег.

Первым делом требовалось натаскать как можно больше сушняка, чтобы хватило на всю ночь с запасом. В глухой тайге у костра, вдали от дома, как известно, лишних дров не бывает. Причем, валежник должен быть, как можно толще. Сухой хворост прогорает быстро, замучаешься ночью поддерживать костер. А вот толстые лесины,  положенные параллельно друг на друга по несколько штук, горят долго и дают хорошее, устойчивое тепло. Такой костер таежники называют «нодья».

Сбор сушняка занял полчаса. Иван окинул взглядом огромную кучу потенциальных дров – должно хватить! – и стал складывать костерок, выбирая самые тонкие и сухие веточки. Артем с Митяем сгоняли за посудой и одеждой, а когда вернулись, стали рубить еловый лапник — на подстилку.

Никто из однодельцев уже и не помнил, какая будет у них по счету эта ночевка на рыбалке у таежного костра. Поэтому, не задавая лишних вопросов компаньоны, молча и сосредоточенно, делали свое дело. Стало быстро смеркаться (в тайге, среди сопок, это особенно заметно), было уже около семи часов. Поужинав снова консервами, однодельцы досыта напились горячего чая.

Совсем стемнело и в лесу заметно попрохладнело, хотя вблизи жаркого таежного костра это особенно и не чувствовалось. Уставшие рыбаки угнездились возле огня под елью, обустроив каждый свое спальное место, и разлеглись на лапнике, вытянув натруженные ноги и чувствуя,  как по телу разливается сладкая истома.

Однодельцы молча курили, глядя на пламя костра, и наслаждаясь долгожданным отдыхом после напряженного трудового дня. Иван перевернулся на спину и, блуждая взглядом по звездному небу, нашел сначала ковш Большой Медведицы, а следом и Малую Медведицу с ее Полярной звездой. Невольно вспомнились бессмертные строки: «Открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне – дна!».

Тихо журчала вода в протоке, плескалась рыба на нерестилище, потрескивали дрова в костре – кроме этих, приятных для слуха, таежных звуков, ничто больше не нарушало такого желанного отдыха уставших рыбаков. Под эти привычные лесные звуки-шорохи Артем и Митяй незаметно уснули и, согревшись у огня, тихо посапывали во сне как два медвежонка под теплым боком у матери-медведицы в берлоге.

Между тем, Старшой, немного отдохнув, поднялся с лежанки и, потянувшись до хруста в костях, стал готовиться ко сну по-настоящему. В отличие от его товарищей, у Ивана вся одежда была сырая, и с этим надо было что-то делать. Во-первых, он поправил костер, подбросив в него несколько толстых лесин. Затем стащил с ног болотники и придвинул их к огню, но так, чтобы не спалить сапоги, а хорошенько высушить. На еловые лапы он развесил портянки и бушлат, а сам стал вертеться у костра, подставляя огню то один бок, то — другой, то спину, то грудь. Портянок, как уже говорилось, у Ивана было две пары: на ноги наматывались белого цвета байковые, они были помягче, а поверх них – коричневого цвета шерстяные. Поэтому сапоги носил Старшой на размер больше, чем полагалось. Но зато никогда, в любую погоду, ноги у него не мерзли, а это очень важно, особенно в тайге, на охоте или рыбалке.

Самец-горбыль стоит на мелководье. Рядом лежит отнерестившаяся мертвая рыба 

От сапог и одежды валил пар. Через полчаса все высохло, и Иван стал одеваться. Застегнув еще горячий, после сушки, бушлат на все оставшиеся пуговицы и, подняв воротник, он, уже привычно, подпоясался веревкой, а опущенные уши-клапана шапки-ушанки завязал под подбородком.

Теперь можно и спать ложиться. «Эх, вот только жаль, не догадался прихватить с собой рукавицы, оставил их у мотоцикла под мостом, — сейчас бы они здорово пригодились! Ну, да ладно, делать нечего».

Старшой улегся на свое место у костра, повернувшись к огню спиной и засунув руки в карманы бушлата. Иван не любил ездить на рыбалку в одиночестве, все-таки, это тайга – мало ли  что может случиться. Но иногда, правда, очень редко, все же ездил, когда не находилось напарника. Вообще, он был не смелого десятка, о чем свидетельствовала его постоянная медвежья болезнь. А уж заночевать в тайге одному – об этом не могло быть и речи! Тут уж никакая икра не нужна. Вот, когда с напарником или двумя, как сейчас, тогда – совсем другое дело!

Наконец, пригревшись у костра  и от тепла разомлев, Старшой заснул, будто провалился в темноту таежной ночи. Спал Иван крепко, хоть из пушки стреляй! Но через час он, все-таки, проснулся – кто-то настойчиво толкал его в бок. Это был Артем, который будил его, приговаривая:

— Да проснись же ты, наконец, козел вонючий!

— А? Что? Зачем? — бормотал спросонок Старшой, не понимая, почему его будят.

— Ты чего, Артем? — спросил он, наконец, проснувшись. Иван, грешным делом,  подумал, что произошла какая-нибудь неприятность, связанная с их рыбалкой.

— Да боюсь я! Ты разбудил меня своим храпом,  а снова заснуть – никак  не получается. Все кажется, что из-за дерева кто-то целится в меня из ружья. А еще ты так храпишь, что может и инспекция нагрянуть. Я не понимаю, откуда в твоем, совсем не богатырском теле, такой мощный храп?  Это и не храп вовсе, а какой-то звериный рев!

Испуганный горбыль удирает по мелководью от людей

— Великое дело, храп! Слышал такую поговорку, в здоровом теле — здоровый храп?!

— Это ты сам, что ли, выдумал? И как только с тобой жена спит?

— Как, как. Да очень просто, привыкла. А еще, она на ночь себе уши ватой затыкает. И тут Иван от души рассмеялся.

— Ты чего это?

— Да так, вспомнил один случай.

— А ну, расскажи! — ухватился Артем за возможность  не  остаться снова один на один с ночными призраками и страхами. Поймав на себе взгляд  испуганных, но смотревших на него с мольбой и надеждой, глаз напарника, Старшой улыбнулся и начал свой рассказ:

— Ехал я как-то поездом из Комсомольска в Хабаровск, отправлялся он около одиннадцати часов вечера. В купе нас было четверо. Зная за собой такой грешок, насчет храпа, попутчиков сразу предупредил, что страшно храплю. Поставив на стол рулончик ваты, стерильной, прямо из аптеки, сказал им, чтоб не теряли времени, затыкали уши  и ложились спать, а я пойду в тамбур курить,  и час меня не будет. Короче говоря, отнесся к людям по-человечески. Целый час, даже чуть больше, мучился в тамбуре, но, все-таки выдержал! Возвращаюсь в свое купе, ты представляешь, а никто и не подумал ложиться – сидят, разговаривают. Ну и черт с вами, я ведь предупреждал?! Пожелав всем спокойной ночи, запрыгнул на свою верхнюю полку.

Только положил голову на подушку,  меня толкают – товарищ, перевернитесь на бок! Только перевернулся, опять толкают, перевернитесь на другой бок!

Перевернулся – снова будят, перевернитесь на живот! Перевернулся на живот – опять  будят! Ну, тут уж я не выдержал – сколько же можно издеваться над человеком! Говорю им, я вас о своем храпе предупреждал? Предупреждал! Стерильную ватку для ваших ушей приготовил? Приготовил! В тамбуре целый час мучился? Мучился! Что вам еще надо? Поймите, я храплю в любом положении, хоть раком меня поставь! Короче, если кто-нибудь меня еще раз разбудит, пеняйте на себя! С тем и уснул. Больше за ночь никто меня не потревожил. Утром проснулся, спускаюсь с полки вниз, говорю попутчикам – доброе утро! А в ответ – тишина. Смотрю, все трое сидят с красными глазами и опухшими мордами, что не удивительно, ведь никто из них за целую ночь глаз не сомкнул. Вот такая, брат, история. А что касается рыбинспекции, Артем, имей в виду, ночью по горной реке на моторке мотаться – себе дороже выйдет. И вообще, здесь в радиусе десяти километров нет ни души. И тут, вдруг,  Иван как  заорет во все горло:

— Ого — го — го!

— Да ты что, с ума сошел? — испуганно прошептал Артем.

— Да ладно тебе, чего ты, в самом деле, никого, кроме нас, здесь нет! – одернул  напарника Старшой. Он перевернулся на спину и закрыл глаза, пытаясь снова заснуть. К Артему же сон никак не шел. Из-за боязни снова остаться один на один с темными, мрачными деревьями, из-за которых в него кто-то опять будет целиться из ружья, он продолжал  теребить Ивана, не давая тому уснуть.

— Палыч, а, Палыч!

— Ну, чего тебе еще?

— А скажи, почему ты все прячешь в разных местах: рыбу, икру, посуду, удочки, крючок свой?

— Да, это – отдельный разговор, тут в двух словах не объяснишь, – ответил на вопрос однодельца  проснувшийся Митяй, видя, что Иван лежит с закрытыми глазами и общаться не желает. Друзья закурили, и Меньшой поведал другу  грустную рыбацкую историю.

Примерно так ловят кету крючком на икромёте. Мы с Валентином просто позируем

— Случилось это на следующий год после нашего приезда на БАМ. В тот раз мы рыбачили с Иваном вдвоем примерно в это же время километрах в десяти отсюда вверх по реке. Там тоже есть небольшой икромет и место довольно удобное. На речку мы добрались к вечеру. С собой у нас были резиновая лодка и небольшая сеточка. Выбрали для табора место у самого впадения протоки в  Светлую.

Не теряя времени, натаскали сушняка и обустроились для ночлега. Как только стемнело, накачали лодку и поставили сетку прямо на выходе протоки в речку. В сеть попадала свежая кета, только что зашедшая в протоку из реки. Всю ночь мы валялись у костра, пили чай, спали и, поочередно,  часа через два, проверяли сетку. Выловленную рыбу складывали в густой траве недалеко от табора. Ночь прошла спокойно, никто нас не потревожил.

Когда начало светать, мы быстренько сняли сетку и перетащили все свое имущество, в том числе три десятка пойманных кетин, подальше от икромета и сложили все в одном месте в небольшом овражке,  метрах в двухстах от табора. Там Иван выпотрошил всех самок — получилось целое ведро икры. Тут мы сообразили небольшой костерок, позавтракали, попили чайку и после короткого отдыха отправились теперь уже на икромет – хотели подергать крючком икрянок. Скажу тебе сразу, пока мы возились в овражке с рыбой и завтракали, в наш заливчик пожаловала на моторке рыбинспекция, но только мы об этом ничего не знали.

Так вот, идем мы себе спокойно по тропе к икромету и вдруг видим, что на заломе, метрах в пятидесяти от нас, стоит какой-то мужик и смотрит в нашу сторону. (Заломом рыбаки и охотники называют собранные в одном месте большой кучей стволы деревьев, принесенные сюда весенним или летним половодьем).

И тут Иван ошибся: ему показалось, что это его знакомый из поселка, видимо, тоже приехал порыбачить. Ну, идем дальше, навстречу этому мужику, а когда подошли совсем близко, Иван испуганно говорит:

— Нет, это не он!

Ну, что  тут было делать – рвать когти,  сломя голову, бежать отсюда? Вроде бы, не солидно. В общем, как-то мы замешкались, растерялись. А этот парень, видимо, общественный инспектор, спустился с залома, подошел к нам и стал задавать разные вопросы: кто такие, как здесь оказались, что тут делаете?

Потом еще двое подтянулись. Один из троицы, в форме, был штатным инспектором рыбнадзора, а двое других – общественники. Общественники – это люди, которые помогают  штатным инспекторам  в их работе. Но, кроме этого, они, в то же время, спокойно, безо  всякой боязни решают и свою личную задачу по заготовке рыбы и икры. Рыбачат, так сказать, под прикрытием.

В месте, где мы ловили кету,  весь берег зарос высокой, густой травой, и мы с Палычем, пока рыбачили,  натоптали в ней такие тропы – прямо настоящие тоннели!  Так вот, эти общественники отправились рыскать по нашим тропам, и нашли все: рыбу, икру, лодку, сетку. Это была – катастрофа!  Настроение, конечно, хуже некуда! Хорошо еще, штатник этот узнал Ивана в лицо и наказал нас по минимуму. В протоколе он выписал нам штраф в размере: двадцать пять рублей – за выход на речку в нерестовый период и девяносто рублей – за выловленные три кетины из расчета, тридцать рублей за хвост. Итого, по сто пятнадцать рублей, – каждому!  Хотя для нас это были неплохие деньги, но мы еще легко отделались! А если по максимуму, то пришлось  бы  выложить около двух тысяч или же уголовная ответственность. Всю рыбу и икру инспектор нам оставил, а лодку и сеть отобрал, сказав на прощание:

— Принесете квитанции об оплате штрафа – отдам!

Конечно, нам было очень обидно. С одной стороны, и денег, вроде бы, жалко, пусть это и небольшие деньги. Хотя, как посмотреть: например, бутылка водки стоит три рубля шестьдесят две копейки, а килограмм любительской колбасы – два двадцать. Вот и решай – большие это деньги или нет! Но главное, ведь, как глупо попались – сами к ним пришли! В-общем, вляпались мы по самые помидоры! Вот тогда Иван и дал себе зарок: все держать в разных местах, подальше от икромета, и тщательно прятать. Чем больше схронов, тем надежнее. В случае чего, хоть что-то да останется!

Эти последние слова, заканчивая свой рассказ, Меньшой произносил уже под тихое посапывание незаметно уснувшего Артема и сильнейший храп главного однодельца. Иногда, правда, очень редко, Иван спал тихо, и его было совсем не слышно. Но, в какой-то момент, он делал со страшным всхлипом огромный, мощный вдох, и после этого начинался невыносимый рев, похожий на рокот бульдозера, под который уснуть было просто невозможно. Иван частенько этим ревом будил даже самого себя.

Мельком взглянув на своих спящих  друзей, Митяй поднялся со своего спального места и, отойдя от костра на десяток шагов, у ближайших кустов справил малую нужду. Вернувшись обратно, он поправил костер, подложив в него несколько сухих лесин и, когда огонь разгорелся с новой силой, опять прилег на свою лежанку.

Стрелки часов показывали полночь. Тайга спала мертвецким сном, и теперь только потрескивание сушняка в костре нарушало лесную тишину. Казалось, даже вода в протоке перестала журчать и рыба больше не плескалась на икромете. Трое рыбаков спали как убитые, а Иван – тот не проснулся до самого утра. Он не слышал, как несколько раз просыпались то Митяй,  то Артем, подкладывая в костер дровишек. В тайге было тихо, только где-то вдалеке раздавалось слабое поскрипывание наклоненной лесины.

Проснулся Иван, когда уже начало светать, и проснулся он от холода. Открыв глаза, Старшой увидел, что костер совсем погас. Вскочив на ноги, он, первым делом, принялся возвращать его к жизни. Подбросив сухой травы и мелких веток, стал сильно дуть на оставшиеся красные угольки. Появился маленький огонек, потом – еще один, вот они соединились, родилось настоящее пламя, и вот уже костер ожил.

Иван подложил в огонь более  толстые ветки, затем уже пошли в ход настоящие лесины и, наконец, костер запылал в  полную силу, щедро отдавая людям свое живительное тепло.

Старшой, покуривая, стоял у огня, поворачиваясь к нему, то одним боком, то другим, то протягивая  руки, то подставляя спину. Вскоре и напарники проснулись. Митяй сбегал к протоке за водой – кипятить чай. Позавтракав последними банками консервов и выпив по кружке чая, закурили. Подкрепившись и согревшись, рыбаки опять были готовы к новым трудовым свершениям. Взяв с собой удочки и банки с вареной икрой, они направились дальше, вверх по нерестилищу – удить ленков и харюзей. Рыбинспекции друзья сейчас могли особо не опасаться, ведь у них при себе ничего не было, кроме удочек. Конечно, в нерестовый период выход на речку запрещен вообще, и все  об этом знают. Но ведь все, в том числе и рыбинспекция, также понимают, а чем еще заниматься в тайге мужику в свободное от работы время?

Да вся жизнь в таежном поселке, так или иначе, самым тесным образом связана с тайгой, рекой, охотой и рыбалкой. Поэтому, если ты в нерестовый период рыбачишь только на удочку, и нет у тебя ни кеты,  ни икры, ни сетки, то и встреча с инспекцией может закончиться для попавшегося рыбака вполне благополучно – ничем. Пожурят рыбака  немного и отпустят на все четыре стороны. В крайнем случае, если инспектор будет не в духе, выпишет штраф в размере двадцати пяти рублей,  и все дела.

Поэтому однодельцы, не желая платить даже четвертака, находясь на осенней рыбалке и услышав звук лодочного мотора, всегда прятались за ближайшее толстое дерево (ель, тополь),  от греха подальше. Лишний раз встречаться с рыбинспекцией на икромете – не резон! Как говорится, береженого – Бог бережет!

В данный момент наши друзья неспешно продвигались вдоль протоки, глубиной всего-то тридцать – сорок сантиметров, попеременно вытаскивая из воды ленков и харюзей. Время незаметно текло к обеду.

Надо сказать, горные реки и протоки, в том числе, имеют на своем протяжении два вида состояния русла по глубине. Идет постоянное чередование плесов и перекатов. Разница между рекой и протокой состоит в том, что на реке расстояние между перекатами составляет несколько сотен метров, а на протоке – два-три десятка.  Когда идут сильные дожди, Светлая моментально вспухает, разливается и вместе с протоками становится одной общей рекой, по которой кета идет на нерест полновластной хозяйкой по всей ширине этого половодья. Рыба стремится вверх по  реке против течения туда, где она когда-то вылупилась из икринки, в тихие речные заводи с прозрачной проточной водой и бьющими из-под гальки небольшими ключиками – родниками. Там кета и выводит свое потомство.

Когда дожди заканчиваются, уровень воды в реке  так же быстро падает, и река приходит в свое нормальное состояние. И если косяк кеты по большой воде шел над тем местом, где раньше была протока, то при резком снижении уровня воды он в какой-то момент может оказаться в ловушке при мелких или совсем обезвоженных перекатах. А так как она, кета, до своего места не дошла, (а в этой протоке родничков и течения воды нет), то и нереститься рыба здесь не будет. Иван неоднократно встречал в своей рыбацкой жизни такие небольшие заливчики со стоячей водой и видел лежащих на дне мертвых, так и не отнерестившихся, пузатых самок кеты.

Вот и сейчас Старшой добрался до того места, где участок протоки, размером примерно десять на тридцать (метров),  ограничивался с двух сторон почти сухими перекатами. Одного  взгляда рыбака на водоем оказалось достаточно, что бы его глаза загорелись хищным огнем.

В этом своеобразном озерке глубиной не больше полуметра, превратившемся для рыбы в западню, ходил кругами небольшой, хвостов на тридцать – сорок, табушок кеты, состоявшей, практически, из одних икрянок. Все самки были похожи на веретено, с округлыми животами, полными икры. Когда Иван шел вдоль протоки, кета инстинктивно отходила от человека к противоположному берегу. На этом рыбак и решил сыграть. Дав команду  напарникам, сложить в укромном месте удочки и сумки с уловом и ждать его здесь, Старшой быстрым шагом, переходящим в бег, устремился за крючком. Надо было торопиться, ведь на протоке в любой момент могут появиться либо рыбнадзор, либо другие рыбаки, охочие до икорки.

Притащив орудие рыбной ловли и рюкзак с полиэтиленовым мешком, запыхавшийся Иван, быстренько проинструктировав компаньонов о порядке отлова этого кетового табушка, перешел протоку вброд, взобрался на ствол толстенного тополя, лежавший у противоположного берега,  и, опустив крючок в воду, несколько пригнувшись, затаился в переплетении  тополиных корней.

Его напарники, находясь на галечной отмели, стали подходить к воде прямо напротив тополиного корневища. Услышав хруст гальки под ногами рыбаков, испуганная рыба инстинктивно  стала отходить от них к противоположному берегу, то есть, к тополю, где ее с нетерпением – аж спина взмокла! – поджидал главный одноделец. Когда табушок рыбы подошел совсем близко и оказался в пределах досягаемости, Иван, ловко извернувшись, резко дернул палку на себя и, подцепив первую самку, вышвырнул ее на берег. Испуганная кета бросилась прочь от тополя в противоположную сторону. Старшой, чуть надрезав рыбий позвоночник и успокоив, таким образом, икрянку,  вновь принял боевую стойку и, опустив крючок в воду, замер в напряженном ожидании.

И снова Артем и Митяй стали подходить по берегу к протоке, и вновь табушок двинулся к тополю. И опять последовал резкий рывок крючком, и вторая икрянка оказалась на берегу. Таким образом, через  какой-то час почти все самки кеты были выхвачены из протоки и смирно лежали рядком в густой траве, и только несколько испуганных кетин продолжали метаться по заливу.

Закончив эту работу, компаньоны шустро перетащили всю выловленную рыбу в лес, подальше от протоки, где Иван пристроился у подходящей ольхи. Там он уже отработанным способом абортировал всех самок, сцедив из них икру, литров пятнадцать, в очередной полиэтиленовый мешок. Уже привычно свалив выпотрошенную рыбу в найденную поблизости яму и забросав ее хворостом, друзья вернулись к протоке. Пройдя вдоль нее в сторону табора метров двести, спрятали рюкзак с икрой под  выворотнем большой листвянки.

После этого однодельцы снова спустились к воде: надо было сполоснуть лицо от пота и мошкары и отмыть руки от рыбной и икорной слизи. Воскресенье перевалило за полдень, поставленная задача была выполнена, можно потихоньку выдвигаться  домой.

Умывшись и приведя себя в порядок, друзья  забрали удочки с сумками и собрались уже уходить, как, вдруг, из-за изгиба протоки показались три человека, один из которых направился к нашим рыбакам.

Старшой не то что бы испугался, но смотрел  на приближавшегося человека с некоторой опаской и настороженностью. Встреча в глухой тайге с незнакомыми людьми  крайне нежелательна и ничего хорошего не сулит, тем более, что однодельцы были вооружены только ножами – ружья с собой они нынче не прихватили. Предположив, что это рыбинспекция, компаньоны, стараясь не потерять лицо, неторопливой походкой, вразвалочку, двинулись в сторону табора, до которого было около километра. В принципе,  ничего запрещенного у них не было, только удочки в руках да сумки через плечо с ленками и харюзней, а крючок Иван предусмотрительно повесил на той ольхе, где опоражнивал животы самок.

Услышав позади себя окрик, остановились. Подошедший парень, примерно одного с ними возраста, лет тридцати, стал расспрашивать, кто они такие и что здесь делают. Иван грубо ответил вопросом на вопрос:

— А ты сам-то кто такой, чтобы задавать такие вопросы?

Тот заявил, что они – общественные инспектора и следят за порядком на реке. Перекинувшись с пареньком несколькими ничего не значащими фразами и заявив, что у них ничего запрещенного нет, и они уже уходят домой, однодельцы двинулись дальше своим путем.

Два спутника этого парня так и продолжали находиться в отдалении, на протоке, не приближаясь, почему-то, к нашим друзьям. А этот товарищ все никак не мог угомониться, продолжая какое-то время следовать за нашими рыбаками и задавать свои дурацкие вопросы. Он, по всей видимости,  не мог поверить, что эти люди уходят с икромета с одними хариусами и ленками, и надеялся, все-таки,  прищучить их с запрещенным уловом.

Когда отошли от протоки метров на сто, Иван, которому надоела вся эта тягомотина, резко повернулся лицом к преследователю и, сделав пару шагов в его сторону, с угрозой в голосе, матом, произнес:

— Ты чего к нам при…бся, какого рожна тебе надо?!

И только теперь до парнишки, видимо, дошло: он-то один, а этих – трое, и все – с ножами! Пробурчав напоследок что-то невразумительное, паренек повернул назад.

Приблизившись к огромному тополю, Старшой мигом юркнул за него и стал наблюдать за общественником. Когда тот скрылся за деревьями, Иван, оставив помощников на месте, стал короткими перебежками, пригнувшись и постоянно прячась за кустами и деревьями, следовать за парнем, стараясь не выпускать его из виду.

Небольшой отдых после рыбацких трудов. В солдатском вещмешке-сидоре не меньше десяти килограммов красной кетовой икорки

Плохо, конечно, что фото не цветное. Поэтому читателю придется поверить на слово, что этот эмалированный таз полон красной кетовой икры.

Икру-то, которую спрятали за выворотнем, недалеко от протоки, икру-то, ведь, надо было забрать! Когда Старшой оказался совсем рядом с протокой, он остановился и стал нервно озираться по сторонам, пытаясь найти тот самый выворотень. Сердце молотом стучало  в груди, отдаваясь болью в висках и затылке. Липкий пот струился по телу и застилал глаза, облепленные мошкарой. Любые вопросы на икромете надо  решать очень быстро, и лишнюю минуту  здесь не задерживаться. Схватил котомку, за которой пришел, и – бегом отсюда!

Иван прокрался еще немного по направлению к протоке и, наконец, увидел  этот злосчастный выворотень. Находясь рядом с людьми на протоке, и даже слыша их негромкий разговор (тем самым,  очень  рискуя), он, крадучись, подобрался к выворотню и просунул трясущуюся руку в переплетение корней. Нащупав рюкзак, Старшой аккуратно вытащил его на белый свет и, прижав обеими руками к груди, стал пятиться назад, в то же время внимательно наблюдая за людьми на протоке и стараясь мягко, аккуратно ступать ногами, чтобы, не дай Бог, не хрустнула какая-нибудь ветка.

Чуть отойдя вглубь леса, Иван развернулся и, по-прежнему держа рюкзак в руках, теперь уже  галопом, не разбирая дороги, понесся прочь, в ту сторону, где его с нетерпением поджидали однодельцы.

Через минуту вся компания была в сборе. Решили на обеденное чаепитие времени не терять, а забирать улов и скорее рвать когти с икромета. Так как шума мотора на реке они не слышали, Старшой предположил, что эти трое  пришли на речку своим ходом по их тропе. От нехорошего предчувствия,  внезапно возникшая тревога пронзила все его тело, и сразу же засвербило в одном месте, пониже поясницы, что было  характерно для  симптомов медвежьей болезни. Ведь там, под автодорожным мостом, рядом с тропой, они оставили свои мотоциклы! Как бы чего с ними не случилось!

Друзья ускоренным шагом быстро двигались к табору, по пути забрав два спрятанных мешка с икрой. Добравшись до  места, всю икру слили в один полиэтиленовый мешок, который надежно завязали и бережно упаковали в рюкзак. Иван с удовлетворением прикинул, навьючив драгоценный груз на себя, – более двух пудов будет! Шесть самцов кеты, у которых отрезали и выбросили головы — лишний вес, — досталось нести  Митяю, а всех ленков и хариусов загрузил в свой рюкзак Артем. Никто из однодельцев и предположить не мог, насколько важным окажется такое распределение груза между ними. И как такое распределение – это просто фантастика! – помогло избежать тысячных штрафов.

Спрятав удочки в укромном месте, рыбаки отправились в путь. Пока шли по твердой земле, было еще вполне терпимо.  Тем не менее, перед выходом на марь, сбросив с себя рюкзаки, как всегда, присели  на свой любимый выворотень и перекурили. Немного отдохнув, двинулись дальше. Идти по узкой маревой тропе, когда тебя качает из стороны в сторону и ноги подгибаются от непосильного  груза за плечами, было страшно тяжело,  а в конце пути стало совсем невмоготу. Все трое были в теплых зимних бушлатах и шапках (не нести же их в руках!), да у каждого за спиной  более тридцати  килограммов веса.

День был в самом разгаре, осеннее солнышко еще хорошо пригревало, и не было даже намека на  самый слабый ветерок. Отчаянно балансируя в узкой тропе, чтобы  не упасть, согнувшись в три погибели от тяжеленных рюкзаков, не уставшие – это не то слово, а просто вымотанные до невозможности, рыбаки медленно и с усилием переставляли натруженные ноги, с громким чавканьем вытаскивая их из болотной жижи. Они обливались противным липким потом, спотыкались на каждом шагу  и  чуть не валились с ног от  страшной усталости. Все облепленные тучами мошкары,  однодельцы, тем не менее, продолжали упорно пробираться  вперед. Казалось, что болотной хляби  не будет конца.

Но вот, слава богу, впереди показалась железнодорожная насыпь. Еще несколько десятков шагов, и  марь закончилась, а с ней и их мучения – под ногами снова была твердая земля. Добравшись, наконец, до БАМа и сбросив с себя ненавистные рюкзаки, бушлаты и шапки, однодельцы, хрипло дыша, в полном изнеможении,  повалились в высокую траву.

Немного успокоившись после тяжелого перехода через марь, сердце у Старшого снова заныло – все ли в порядке с транспортом? Отдышавшись и придя в себя, компаньоны похватали свои рюкзаки и одежду и поднялись на БАМ. С огромным облегчением они увидели свои мотоциклы на месте, в целости и сохранности. Прихватив рукавицы и засунув их в карманы бушлата, Иван привычно вывел свой «Минск» из-под моста. Как всегда, мотор завелся с первого раза. Немного прогрев двигатель, Старшой врубил первую передачу и стал выезжать на дорогу.

Но что это? Мотоцикл едет как-то не так, неустойчиво. Взглянув вниз, Иван обмер – оба колеса его аппарата были спущены. И тут, вдруг, раздались, перемежаемые трехэтажным матом, вопли его компаньонов. Как оказалось, у всех трех мотоциклов колеса были спущены. И устроили такую подставу, видимо, те «товарищи», что встретились однодельцам на протоке. Стали проверять золотники – они оказались на месте, только частично вывернуты. Закрутив их до упора, Иван, с тревогой в душе, стал накачивать колеса – вдруг еще какая каверза вылезет наружу?

Но все обошлось, колеса были благополучно накачаны, можно отправляться в путь. А если бы эти  «друзья»  золотники выбросили, – что тогда? От этой мысли у Старшого мороз по коже пробежал, его, аж, всего передернуло. Наконец, неразлучная троица выбралась на дорогу, и рыбаки сразу же заметили произошедшие изменения. Пока они два дня шарахались по заливам и протокам, на дороге поработал автогрейдер. Он спланировал все неровности, засыпал ухабы и колдобины. Ехать теперь было гораздо комфортнее – не надо постоянно вилять рулем из стороны в сторону, объезжая встречающиеся ямы.

Стояла теплая, сухая погода и, чтобы не дышать пылью от впереди идущего мотоцикла, друзья решили ехать рядом друг с другом по всей ширине дороги, благо, никакого транспорта не было – ни в попутном направлении, ни навстречу – дорога была абсолютно пуста. Ехали они словно три богатыря на картине Васнецова: Иван, как Илья Муромец – по центру, а напарники – по бокам. Ехали спокойно, не торопясь (спешить-то теперь некуда!).  Травили анекдоты, рассказывали байки, ржали как лошади и на дорогу почти не смотрели, а зачем? — все равно никаких машин нет.

Проехав так километров десять, в какой-то момент Старшой, бросив случайный взгляд вперед, вдруг увидел прямо перед собой какого-то мужика на «Урале», который ставит мотоцикл с коляской поперек дороги, соскакивает с него и бежит к Ивану с целью, видимо, вырвать ключ из замка зажигания. Хватило секунды, чтобы «Илья  Муромец» успел заметить и форменную куртку, и фуражку с крабом, и болтающуюся на боку кобуру с револьвером. Иван даже испугаться не успел,  настолько быстро все произошло. С криком:

— Мужики, засада!!! – Старшой резко отвернул руль в сторону, выжал полный газ и птицей помчался вперед. Железный конь, как всегда, не подвел своего хозяина. Не зря каждую весну, как правило, в начале апреля, Иван разбирал свой «Минск» до последнего винтика, любовно осматривал все его детали, своевременно  меняя  то кольца, то поршень, то магнето, то цепь, то свечи, а однажды даже пришлось заменить коленвал. Подтягивал все соединения, смазывал, чистил карбюратор, регулировал зажигание. И трудяга «Минск», словно чувствуя такую заботу со стороны своего хозяина, платил ему той же монетой.

И вот сейчас, когда приспичило, Иван летел на нем как стрела, выжимая из своего железного коня,  паспортные девяносто пять километров в час. Поскольку инспектор бросился за нашими рыбаками вдогонку, сначала был слышен  рев моторов всех четырех мотоциклов. Однако затем, через километр бешеной гонки,  звуков моторов осталось всего два – аппаратов Митяя и Ивана. Старшой на ходу, рывком, сдернул рюкзак с икрой с плеч и поставил перед собой на топливный бак. В случае крайней необходимости, его можно легко забросить в придорожные кусты, — попробуй потом докажи, чей это рюкзак! Оглянувшись, Иван увидел Артема и инспектора далеко позади. Дорога плавно поворачивала направо.

Сразу же за поворотом Старшой, а за ним и Митяй, шустро съехали в придорожное мелколесье, загнали мотоциклы в чащу и залегли в кустах у  самой дороги – следить за обстановкой.

Через минуту появился на своем «Минске» Артем, а следом за ним и инспектор на «Урале». Инспектор размахивал какой-то дубиной, оба мотоциклиста что-то страшно орали друг другу. Иван и Митяй смирненько лежали в кустах, наблюдая перепалку двух мотоциклистов. Через  какое-то время снова появился Артем, а за ним и инспектор, только теперь они ехали в обратную сторону и  продолжали орать благим матом. Прошло еще какое-то время. Наконец, один Артем проехал мимо лежащих в кустах друзей в сторону поселка, и на дороге, наконец,  установилась тишина.

Выждав для верности еще пару минут, однодельцы вышли из кустов. Посмотрели в одну сторону, в другую – никого. Инспектор, видимо, продолжил свой путь туда, куда он и направлялся изначально. Старшой и Митяй оседлали своих железных коней и погнали домой. Больше им никто на дороге не встретился, и минут через тридцать друзья уже подъезжали к подворью Артема.

Прислонив мотоциклы к забору его усадьбы, и, миновав сени, зашли в комнату. Хозяин сидел за обеденным столом и уплетал за обе щеки миску наваристых щей. Увидев вошедших друзей, виновник переполоха растянул губы в кривой улыбке.

— Ладно, пошли это дело перекурим, — предложил Иван, и друзья уселись на крыльце.

— Ну, давай рассказывай, что там у тебя приключилось, и чего вы орали как сумасшедшие?

— Да все очень просто. Вы вдвоем как дали по газам и сразу оторвались от меня, мой-то аппарат на четвертой не тянет!

— А говорил же я тебе, говорил, ведь, посмотри карбюратор, а?! – не упустил возможности сделать Артему оттяжку Старшой. Тот виновато почесал затылок и грустно вздохнул.

— Ну, бухти дальше, — напомнил Иван.

— Ну вот, значит, жму я на третьей передаче, а этот друг не отстает, дорогу-то грейдером выровняли! Если бы было как вчера утром, то я обязательно от него ушел бы, а так…, Артем снова вздохнул: В общем, едем мы, едем, а инспектор достал из люльки здоровенную  дубину и кричит мне:

— А ну, стой! Сейчас брошу под переднее колесо!

— Не бросишь, отвечать будешь! – ору ему. Он опять криком кричит, мол, остановись, покажи рюкзак, у тебя там икра! А я ему:

— Нет у меня никакой икры – одни ленки и харюзня! Чего ты  пристал ко мне как банный лист – к  ж…пе?

Так вот едем и переругиваемся друг с другом. Потом я резко развернулся и погнал в обратную сторону, думал убежать от него и где-нибудь в кустах спрятаться, переждать. «Урал», все-таки, тяжелый мотоцикл, пока развернется, пока разгонится. Но нет, все равно оторваться не удалось, опять он меня достает. Сначала-то я, конечно, здорово испугался, все как в том фильме, он догоняет – я убегаю. А потом до меня, вдруг, дошло, а чего это я, в самом деле, у меня, ведь, ничего такого нет, ни кеты,  ни икры, — чего мне бояться то  и драпать от него? А он все продолжает  орать благим матом:

— Стой, мать твою, стой! — В общем, надоела мне вся эта свистопляска, и решил я остановиться. Он тут же бегом ко мне:

— А ну, открывай рюкзак, показывай икру!

— Какую еще икру?! Нет у меня никакой икры! На, смотри! — В рюкзаке-то только ленки  и хариусы  и то, пойманные не сеткой, а на удочку – это же сразу видно! Он глаза свои вытаращил, смотрит на меня – ничего понять не может.

— Ты смотри, и вправду, ничего нет, а зачем тогда убегал? — инспектор был крайне удивлен и раздосадован.

— Испугался!

— Чего ты испугался, у тебя же ничего запрещенного нет?! А у тех двоих?

— Да тоже ленки и хариусы, как и у меня. Мы, ведь, целый день рыбачили на удочку, — отвечаю, глядя на него своими невинными, правдивыми глазами.

— Эх, сколько времени на тебя потерял, и все впустую, — вздохнул инспектор, — если б сразу остановился, ничего бы тебе не сделал, а так, за потерянное время, будь добр отвечать по всей строгости. Хотя кеты и икры у тебя нет, будешь платить штраф в размере двадцати пяти рублей за выход на речку в нерестовый период. И гляди у меня, обязательно заплати – я тебя запомнил!

— Вот, собственно,  и все. На этом и расстались, — закончил свой рассказ  бедняга Артем. Он достал из кармана и показал друзьям протокол о наложении штрафа.

— Ну, теперь-то до тебя дошло, что старших надо слушать?! – строго, но со смешинкой во взгляде, спросил Иван.

— Да все я понял, завтра же сниму и прочищу карбюратор.

— Ну, то-то же! Митяй! – Старшой мельком  взглянул на товарища, — отдадим Артему по восемь рублей, и дело с концом! А теперь, хозяин, веди к столу, угощай арбузом, а то пить хочется страшно. Страшно хочется пить! – подытожил, как отрубил, Иван.

Обезвоженные на рыбалке организмы однодельцев требовали немедленного восстановления водного баланса. С жадностью набросившись на огромный арбуз, рыбаки моментально разделались с ним. Тут же, безо всякого перерыва, приступили  ко второму арбузу, буквально в одну минуту прикончив и его. Напившись арбузами до отвала, рыбаки, сидя на крылечке, снова перекурили. Наконец, забрав свои рюкзаки, компаньоны направились к дому Ивана, где, в просторном тамбуре по-братски, на троих,  разделили добычу. Артем и Митяй, забрав свои доли, уехали, а Старшой, немного отдохнув, приступил к завершающему этапу рыбалки. Нужно было приводить в порядок рыбу и икру.

Продолжение следует…

Обсуждения закрыты для данной страницы